|
| К свежему номеру |
Ирина Соколова: «Музыка для меня – это как наркотик»
Светлана ТЕНЕТКО Заслуженную артистку России Ирину Соколову, как пианистку, наверное, знают все, кто любит музыку. Но чаще всего за нее говорит рояль. Весьма скромные сведения о заслуженной артистке России, концертмейстере и солистке филармонии можно прочесть на сайте консерватории, где преподает Ирина Павловна. Собираясь поступать в Саратовскую консерваторию, москвичка Ира Соколова даже не представляла, где географически расположен этот город. И уж тем более не думала, что с городом, привыкание к которому шло долго и мучительно, придется породниться на долгие годы.
Корр.: Ирина, Вам в детстве хотелось бросить музыкальную школу, фортепиано и заниматься чем-то другим?
И. Соколова: В самом раннем детстве нет. Я играю с трех лет, и поэтому не играть для меня было аномалией. А вот в переходном возрасте, когда первая любовь, весна, народ гуляет, а мне говорят: пока не отзанимаешься – гулять не пойдешь. Я сижу, играю, а народ-то на улице … И вот я заканчиваю что-то играть и вдруг слышу за окном «Браво! Браво!». Тогда я первый раз поняла, как это приятно, когда публика тебя любит.
Позже, когда я училась в музыкальной спецшколе, мама говорила, что если я не хочу больше заниматься музыкой, то рояль закрывается на ключ, а мне одна дорога в экономисты. Моя старшая сестра закончила Московский институт управления им. Орджоникидзе. Поэтому для меня ничего страшнее перспективы стать экономистом не было.
Корр.: Ирина, хотелось бы сыграть с филармоническим оркестром? И что бы Вы сыграли?
И. Соколова: Ну, конечно, хотелось бы, я очень люблю и 1-й концерт Прокофьева, и 2-й концерт Листа, и Рахманинова. Работая на ВДФ (военно-дирижерский факультет – Авт.), играла с оркестром и симфоническим, и духовым комендатуры Кремля. Они колоссально играют. Вообще, военные дирижеры – это явление, они могут, наверное, все: и марши, и классическую музыку. Собственно, после военных дирижеров мне уже ничего не страшно играть. Каждый урок давались переложения партитур симфоний для 2-х роялей, и под руку дирижера сразу в темпе, со всеми нюансами читка с листа каждый раз - новую симфонию, симфоническую поэму, увертюру. Благодаря такой вот «дрессуре» я сейчас спокойно читаю с листа все, что угодно: играю все, что написано в нотах, и только то, что написано.
Давая программы студентам консерватории, часто иду на поводу своих музыкальных симпатий, порой даже завышая принятую планку. Кстати, Альберт Михайлович Тараканов, под руководством которого я сейчас работаю на кафедре (он же был и моим педагогом), говорит, что мне со времен ученичества всегда хотелось играть большие пласты и ту музыку, которая мне нравится. Я вообще не понимаю, как можно играть музыку, которая не нравится. Возможно, поэтому у меня немножечко бывает «перехлест» с программами, которые я даю своим студентам: «Мефисто вальс» Листа, 27-я соната Бетховена. Они, может, пока еще и не справляются, но нужен некий пример чего-то высокого, чтобы они к этому стремились и росли.
Корр.: Почему Вы решили пойти преподавать и что дает Вам работа в консерватории в новом для Вас качестве – педагога?
И. Соколова: Это не я решила. В свое время я бросила ассистентуру-стажировку сольного концерта, дающую право преподавания в вузе. У меня уже была готова программа из двух отделений: Скрябин и Рахманинов. Но времена тогда были советские, и самым «главным» предметом была марксистско-ленинская эстетика. И мадам Комиссарова, которая вела этот предмет, сказала, что если я не напишу реферат «Эстетическая мысль в направлении «Буря и натиск» в философии, литературе и музыке», то на сцену я не выйду. Я корпела над этим рефератом в Ленинке, но, наверное, писать – это не мое.
Четыре года назад мне позвонил Альберт Михайлович Тараканов и предложил поработать преподавателем в консерватории. Меня это тогда шокировало, я сразу сказала, что ничего не умею как преподаватель, просто не знала, как преподавать. Я могу разозлиться на себя, знаю, что должна сделать сама, а что делать с другим человеком, как вложить ему свои ощущения, свои чувства, я не знала. Альберт Михайлович вселил в меня веру, пообещал свою поддержку, и я, буквально до сегодняшнего дня, постоянно ходила и к нему на занятия, и к Анатолию Иосифовичу Катцу, и к Александру Ефимовичу Рыкелю, к тем, кто позволял присутствовать в классе. Я для себя много нового открыла: если раньше некоторые вещи делала на интуитивном уровне, то сейчас знаю, как это облечь в словесную форму, как этого добиться от студентов.
Корр.: А что Вам приносит больше радости, удовольствия, удовлетворения: работа со студентами или своя игра?
И. Соколова: Конечно, своя игра. Положа руку на сердце, могу сказать, что с детства обожала сцену, наверное, лет с семи-восьми я была инициатором еженедельных домашних концертов. У меня были две подружки в музыкалке, и мы чего только не делали практически во всех амплуа: и песни пели, и скетчи какие-то рассказывали, и соло играли.
Корр.: Наверное, Вам комфортнее работать в одиночку, чем в большой команде. По натуре Вы индивидуалистка?
И. Соколова: Да, это однозначно. Хотя я занимаюсь с вокалистами и инструменталистами, но я сегодня просто слышу все. Возможно, я слишком придирчива и, наверное, жуткая зануда, но я считаю, что именно так надо работать: не просто текст играть, а находить в нем образы и по возможности их максимально раскрывать.
Корр.: Есть ли еще какие-то композиторы или произведения, которые хотелось сыграть, но пока не удалось?
И. Соколова: Фантазия Шумана до-мажорная. Безумно люблю эту музыку, она просто фантастическая, звучит 35 минут – по времени одно отделение. Три года назад я решила сыграть ее в сольном концерте. Альберт Михайлович мне сказал, что это самоубийство, потому что там очень сложная вторая часть. И вот я зрею. Но я думаю, что я ее, наверняка, сыграю.
Си бемольную сонату Шопена я когда-то играла, в этом году надеюсь ее «воскресить».
Вообще, Шопен – мой композитор, как и все романтики. Это опять все тот же индивидуализм, о котором Вы говорили, – я одинок в этом мире.
Корр.: Ирина, вероятно, существует некая женская и мужская манера исполнения произведений. К какой из них Вы больше тяготеете как исполнитель?
И. Соколова: Возможно, такое разделение есть. А что касается манеры исполнения, то, с одной стороны, – по эмоциональности, психологической составляющей, вероятно, больше женского начала, но с другой – поскольку я левша, и правое полушарие, как известно, отвечает за восприятие мужской энергетики, то, наверное, поэтому, несмотря на «свои габариты», я всю жизнь играю Листа, Рахманинова, Брамса, Бетховена.
Корр.: Возвращаясь к вопросу о «габаритах». Меня всегда поражало, каким образом столь миниатюрное создание без особых усилий извлекает из инструмента по-мужски сильный и глубокий звук.
И. Соколова: А это вот то самое ощущение туше; мне нравится оркестровое разнообразие тембров рояля и глубина звукоизвлечения, когда чувствуешь звук. У меня достаточно давно такое ощущение, что звук – это материя, мне нравится его держать в руках, лепить из него. А когда еще есть хороший инструмент – это вообще счастье.
Корр.: Так Вы кинестетик в музыке?
И. Соколова: Похоже, что да. Порой музыкант играет, а звук подобен плоскому изображению. А для меня настоящее исполнение – это как материя, которой можно управлять. Эта материя меня настолько увлекает, что когда выходишь на сцену, сколько бы ты ни играл, но небольшое волнение всегда есть, и кладешь руки на клавиатуру – в этот момент что-то происходит с сознанием. Не знаю, куда оно переключается – ничего нет, все отрезано, такое ощущение, что у тебя душа отлетает в этот момент: тебе все равно, сколько человек в зале, есть ли вообще там кто-нибудь. Ты улетаешь. Заканчиваешь играть и как будто возвращаешься и уже тогда начинаешь воспринимать реальность. Причем я точно знаю, меня этому учили, что если ты на 300 % не выдашь, то тебя в зале на 90 % не поймут. Сознание, что ты «берешь» зал, не сравнимо ни с чем
Корр.: Хотелось бы что-то сыграть кроме классики, например, джаз…
И. Соколова: А я играю.
(И тут же садится за рояль и играет «Рэг-тайм» Скотта Джонса, а потом «Поезд на Чатанугу-Чучу»).
Некая «всеядность» различных жанров – это особая «фишка» артистов филармонии. Мы просто обязаны быть готовы ко всем жанрам: от «развлекаловки» до классики.
Корр.: Пробовали сами писать музыку?
И. Соколова: Я не пишу, я импровизирую. Обожаю импровизировать.
Корр.: Понятно, почему так легко играете джаз.
И. Соколова: Да, джаз – это мое. Как-то мы плыли на теплоходе по Волге, там был клуб «Золотой якорь», в котором стоял рояльчик, и собирались преферансисты. За мной каждый вечер заходили, чтобы я играла. Как это ни смешно, но под одну из джазовых мелодий один из игроков постоянно выигрывал.
Корр.: Великая сила искусства в действии. Ирина, Ваши дочери закончили, насколько я знаю, музыкальную школу на «отлично». Не жалеете, что дети не пошли по Вашим стопам, а выбрали более прагматичные профессии юриста и экономиста.
И. Соколова: Когда Яна, младшая дочь, сказала, что она поступает в эконом – у меня было ощущение, что жизнь кончилась. Но сегодня я понимаю, что она, конечно, зарабатывает больше меня, о старшей я вообще не говорю. Я просто не ориентируюсь в тех возможностях, которыми она располагает, живя за границей. И вот когда я вижу, что мой ребенок приходит домой усталый и задерганный, я понимаю, что каждый день у нее – «день сурка». Но они занимаются тем, что сейчас приносит деньги, наверное, как большинство.
К сожалению, наша профессия сейчас, впрочем, как и всегда, не слишком высоко оплачивается. Но музыка – это такое наслаждение, что за это можно и приплатить. Как-то мне подарили книгу «Воспоминания о Льве Николаевиче Наумове», эпиграфом которой стоят слова: «Кто музыку избрал, тот высшим благом обладает».
У меня, наверное, рациональное начало в более «забитом» состоянии существует, чем эмоциональное, но в этом весь кайф. Я считаю, что человек должен летать, что он должен гипертрофированно эмоционально жить и вообще человечество пошло не по правильному пути развития. Ничто, кроме музыки, не может дать ощущения летать, наслаждаться солнцем, небом и быть не «я и природа», а «я в природе». Такого ощущения не даст ни что, кроме музыки.
Корр.: Как удается совмещать преподавательскую работу в консерватории с концертами в филармонии, домом, бытом и при этом оставаться женщиной, которая держит высокую планку как женщина?
И. Соколова: Физическая форма – это, скорее, особенности конституции. А совмещать все, действительно, безумно тяжело.
Недавно я вообще стала «врагом народа» в консерватории. Дело в том, что у меня по расписанию должны быть занятия, но в это же время в филармонии, на моей основной работе, у меня был концерт. Более того, обе мои студентки просто не могли прийти: одна отпросилась и уехала домой за зимней одеждой в Вологду, а вторая заболела. Событие совпало с проверкой работы кафедры фортепиано. Теперь придется писать объяснительную, почему не отсидела положенное время даже в отсутствие студентов. Все это довольно неприятно.
Я понимаю, что расписание в вузе составляется на семестр, но, к сожалению, мои концерты не расписаны на несколько лет вперед, как у Вирсаладзе. И о них я, как и другие музыканты, узнаю, порой, за день до концерта. Мне кажется, что в таких ситуациях все же можно найти компромиссное решение, которое устроит обе стороны: и руководство и музыкантов.
Когда мы с Мангасаряном готовили программу «Рапсодия в стиле танго», я уходила из дома в десять утра и приходила в одиннадцать вечера. Все три недели репетиций мы жили на чипсах, шоколадках и кофе. После этого у нас уже выработался некий «условный рефлекс»: чипсы – значит надо работать.
И все же, несмотря ни на что, у меня всегда какое-то радостное ощущение жизни вне зависимости от того, что происходит: какие бы проблемы ни подкидывала жизнь – это всего лишь ее мелкие нюансы и оттенки. Жизнь – божественная игра с реальностью, прекрасная своей непредсказуемостью. Я ее безгранично люблю. Как ты к миру – так и мир к тебе. Когда в концерте, который совпал с днем моего рождения, ансамбль «Балаган» исполнил мне «Многая лета», я поняла, что жизнь все же удалась. Я считаю себя уникальным созданием и очень себя люблю, меня не любить просто нельзя.
Корр.: Ирина, что для Вас музыка?
И. Соколова: Музыка – это потрясающий допинг, в ней есть все. Точнее, не допинг, а наркотик, потому что бывают такие ситуации, когда надо помолчать, и тогда тебя затянет в депрессивное болото самокопания, а ты сел за инструмент и «улетел» в другой мир. Музыка – это просто счастье.
Весь номер на одной странице
|
Кто-то с трёх раз отгадает, что это за «мужик в пинджаке» запечатлён на этом снимке? Мало того, он запечатлён ещё и в бронзе, и стоит на Набережной Космонавтов, где космонавтами и не пахнет». 
26 марта 1989 года состоялись выборы народных депутатов Союза ССР, первые выборы высшего органа власти Советского Союза, на которых избирателям впервые предоставлялся выбор между несколькими кандидатами в депутаты. Впервые в Союзе ССР происходило публичное обсуждение различных предвыборных программ (в том числе и на теледебатах). 
Друзья, главный вопрос: как же так получилось? Почему Путин и олигархический режим в очередной раз победили в России. Кто-то скажет: нарушения, грязная политика. Безусловно, всё это важно и имеет место быть, но только лишь этим ограничиваться неправильно и не позволит нам увидеть ситуацию объективно. 
Движение «Голос» практически ежегодно фиксировало ухудшение ситуации с правами избирателей. К сожалению, именно президентские выборы все последние 24 года демонстрировали своего рода антистандарт проведения избирательных кампаний. Но никогда еще мы не видели президентской кампании, которая настолько не соответствовала бы конституционным стандартам. 
28 февраля, в Саратове у памятника Вавилову общественник Андрей Калашников провел одиночный пикет против введения цензуры в России. На пикете присутствовала корреспондент ИА «Свободные новости». 
18 января 2024 года в музее К.А. Федина прошел вечер памяти Алексея Слаповского (1957 – 2023). На вечере собрались друзья, коллеги, близкие люди, читатели и почитатели его таланта. 
Политик Екатерина Дунцова, которой ЦИК отказала в регистрации в качестве кандидата в президенты, представила в Саратове партию «Рассвет», созданием которой занимается её команда. 16 февраля на встречу с ней в деловом центре «Спутник» пришли порядка 60 человек. 
18 февраля в сквере на улице Грибова, одном из гайд-парков Саратова, состоялся митинг за перенос площадки строительства будущего Столыпинского индустриального парка. 
