Американское зеркало

Окончание. Начало в № 31

Владимир ГОРБАЧЁВ

Чего в Америке нет

Прежде всего бросается в глаза отсутствие некоторых привычных нам продуктов — творога, например, или черного хлеба. А помидоры есть, но твердые, как бы недозрелые, и безвкусные. И огурцы такие же.

Кроме того, не довелось увидеть ни одной девушки в мини. И вообще с красивыми девушками у них напряженка, Саратов даст сто очков вперед всей Америке. Зато подтвердились слухи о чрезмерной полноте американцев. Но полнота распределяется неравномерно: больше всего толстых (причем чудовищно толстых) среди темнокожих, а среди белых полноте подвержены в основном женщины. Связано это, скорее всего, с питанием: с увлечением лимонадами, поп-корном, всякого рода булочками. Те, кто богаче и образованнее, строят свой рацион более правильно.

Полностью отсутствует столь привычная нам уличная торговля: с ящиков, лотков, прилавков, из бочек — всякая. Нет еще мусора на улицах, лежащих там и здесь пьяных… Зато повсюду кондиционеры: в домах, магазинах, туалетах (исключительно бесплатных), машинах и даже трамваях. К ним быстро привыкаешь, и духота после возвращения на Родину угнетает.

Также нет бродячих собак и кошек. А те собаки, что живут в домах, не лают. Поэтому бегуны и велосипедисты могут чувствовать себя совершенно вольготно: не только любая машина уступит тебе дорогу, но и никто не выскочит из подворотни, чтобы вцепиться в ногу. Вообще в Портленде (во всяком случае в той части, где жил я) начинаешь чувствовать себя в полной безопасности. Незнакомое и приятное, скажу вам, ощущение.

Но что больше всего поражает в Америке и чего у нас точно нет — это общая доброжелательность. Вот пример. Джон решил показать нам реку Вилламит, на которой стоит Портленд. Плывем. Мощный мотор "Хонды" позволяет развивать большую скорость, но этого не получается: через каждые несколько минут Джон сбрасывает обороты, и катер еле-еле скользит вперед. "Почему? — спрашиваю я. — Разве тут тоже действуют ограничения скорости?" "Нет, — отвечает хозяин. — но вон там в лодке, видите, человек рыбачит. Мы проплывем мимо на большой скорости, поднимем волну, ему будет неудобно". Вот так, крадучись, мы движемся вверх по реке, и Кэрол, сидящая с нами на корме, приветствует не только все встреченные лодки, но и прогулочные теплоходы. Наконец впереди показывается небоскребы даунтауна (делового центра), и я готовлю фотоаппарат для самых впечатляющих кадров. Но тут… Джон внезапно делает поворот, и мы все так же неторопливо направляемся обратно. “Почему?” — вновь недоумеваю я. Оказывается, на реке близ центра идет парусная регата, и катера просили не приближаться, чтобы не мешать. То есть запретить никто не может — есть лишь просьба, но этого достаточно.

Поражает поведение обслуживающего персонала в магазинах, особенно крупных. Посетители здесь полные хозяева: они берут с полок все, что захотят, разворачивают тщательно сложенные майки, рубашки, джинсы — и небрежно, кое-как, бросают обратно; дети играют в лежащие на полках игрушки и зачастую бросают их прямо на пол, и никто не делает им замечаний. А когда спросишь служащего о чем-то, он с ног собьется, чтобы выполнить твое пожелание. Это не та "купленная, фальшивая вежливость", о которой говорила пропаганда времен перестройки и которой худо-бедно научились некоторые наши продавцы — это именно искренняя доброжелательность. Пожив в Америке, перестаешь бояться полицейских, таможенников, швейцаров и просто прохожих. Перестаешь, быть может, напрасно (недаром нам напоминали в Вашингтоне о районах "за 10-й улицей", а в Портленде рекомендовали не ходить там, где много "латинос"), но ничего поделать не можешь: избавление от постоянной настороженности, так нам присущей, — чувство очень приятное.

В общем, куда ни глянь, везде нам у американцев учиться и учиться. А ведь я еще ничего не сказал о дотошном, даже занудливом отношении к труду, о стремлении довести любое дело до конца; признаки этого отношения мы замечали и в судах, на которых присутствовали, и в ремонтных работах на улицах, и в объяснениях наших гидов. Но есть все же черты, которым у Америки учиться не хочется.

Качалка Джефферсона

В комнате, в которой мы жили в доме Джона, на стене висела карта мира. Она поражала сразу, с первого взгляда. Мы привыкли к карте, в центре которой располагаются Европа с Африкой, а по бокам — Америка и Азия, протянувшая хвостик Чукотки навстречу высунувшейся с другой стороны (Земля-то круглая!) Аляске. Здесь все было не так. В центре свободно и вольготно расположилась Америка — с севера до юга. По бокам синева океанов, а за ними иностранцы: слева Япония с Китаем, справа Европа. Россия при этом оказывается разрезанной примерно по долготе Новосибирска: часть слева, часть справа.

Следующее воспоминание иного рода. Нас пригласил на вечеринку зажиточный юрист, возможно, миллионер. Живет он в плавучем доме на реке Вилламит. Дом двухэтажный и, хотя и плавучий, передвижной, но, разумеется, со всеми удобствами. Миллионер повел показывать свою коллекцию живописи. Вначале был продемонстрирован малоизвестный итальянец 18-го века, затем — парочка современных американских художников, затем с потертого холста на нас взглянула подлинная Испания 15-го (!) века (имя автора мне, правда, ничего не сказало). Но главная гордость коллекционера висела отдельно. Подведя нас к ней, миллионер спросил, знаем ли мы, что это. Я ответил, что знаю: Питер Брейгель-старший, "Вавилонская башня". Висит, если не ошибаюсь, в Амстердаме. Миллионер слегка скривился и заявил, что подлинник, действительно, где-то в музее, но у него — представьте! — настоящая фотокопия этого шедевра! Хозяин был горд чрезвычайно, а я пытался вспомнить, за сколько можно было в 70-х годах в Эрмитаже купить фотокопию любого хранившегося там шедевра. Рублей за 30–40, кажется.

Эта неразборчивость, неумение отличить подлинную ценность от дешевки напомнили одно из первых американских впечатлений, связанных с посещением Библиотеки Конгресса. Сама Библиотека внутри поражает: обилие мрамора, золота, огромные читальные залы, сотни тысяч томов… Но вот экскурсовод с гордостью демонстрирует фрески на куполе главного зала, долженствующие отобразить всю мировую историю. Открывает процессию "Египет", за ним следует "Иудея", несущая в копилку цивилизации "религиозную идею", затем "Греция" ("философия"), "Рим", а затем почему-то "Ислам". Интересно, это что, страна такая? Дальше следуют "Средние века", потом "Франция", "Германия", "Англия"… Ну а завершает этот парад, конечно же, Америка. И не надо спрашивать, по какому принципу это все составлялось. Лучше посмотрите на эти колонны: мрамор для них доставлялся из Италии. А для этих стен — из Пенсильвании. На стенах символические фигуры: "Трагедия", "Лирика, "История"… Вроде бы Рим, но не настоящий, приблизительный, мультяшный.

Еще один рассказ нашего вашингтонского экскурсовода запал в память. Один из отцов-основателей Америки, автор Декларации независимости Томас Джефферсон на досуге изобрел кресло-качалку. Вот не хватало ему на досуге качалки — он ее и изобрел. Мне в этом увиделся глубокий символ. "Америка — гений повседневности, — подумал я. — Никто лучше не организует быт, работу, не решит техническую проблему. Но там, где дело касается ценностей, она начинает блуждать, не находя критериев". Что ж, взглянем снисходительно с высоты нашей тысячелетней культуры на выскочек, гордящихся своими хайвэями и газонокосилками? Или взглянем повнимательнее в это массивное, идеально ровное, любовно вычищенное зеркало — и постараемся разглядеть в нем лик нашей Родины, все изъяны, портящие этот лик?

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=2092004092829&oldnumber=262