“Евреи являются частью российской культуры"

Записала Елена НАЛИМОВА

В апреле в Саратове побывал известный еврейский общественный деятель, режиссер-документалист Борис Мафцир. Он родился на территории бывшего Союза, в Риге. С середины шестидесятых был известен как сионистский активист, за что не раз подвергался гонениям со стороны властей. В 70-х Мафцир репатриировался в Израиль, где окончил кинофакультет Тель-Авивского университета. Борис Мафцир является продюсером и режиссером почти четырехсот фильмов и телевизионных сериалов об Израиле и израильтянах, автором нашумевшей киноантологии "Линия разлома" о попытке установления взаимоотношений между израильтянами и палестинцами.

Несмотря на то, что Мафцир считает себя творческой личностью, ему не раз приходилось занимать административные посты — начальника Управления культуры и искусства Израиля, директора Министерства абсорбции Израиля. С 2003 года он является генеральным директором Еврейского агентства в России, Белоруссии и странах Балтии. Мне удалось побеседовать с Борисом Мафциром на открытии в Саратове Еврейского образовательного центра "Бейт-Рахель".

— Мне известно, что вы скупы на комментарии и с начала работы в представительстве Еврейского агентства в России и до сего момента отказывались обобщать свои впечатления. Прошло полтора года — самое время, чтобы подвести итоги. Каким вы застали положение дел в российской еврейской диаспоре?

— Не знаю, вправе ли я оплачивать счет, который вы сейчас предъявляете мне, но я попробую ответить. Я приехал в Россию, когда состояние еврейской общины находилось в процессе стремительного изменения. Мне пришлось иметь дело с несколькими данностями. Первая заключалась в том, что, начиная с 1989 года, три четверти российских евреев покинули Россию. Одни уехали в Израиль, другие в Америку, Германию и другие страны. В России остались не более полумиллиона, точной цифры никто не знает. На этом, на мой взгляд, завершился тот период, когда российское еврейство было доминантным в мировом еврействе. Произошла колоссальная внутренняя миграция российских евреев, связанная со сталинскими репрессиями, со второй мировой войной и холокостом. Это вторая данность. Сто лет назад большинство евреев жило в черте оседлости — в районах Украины, Белоруссии, оттуда они мигрировали во внутренние районы России, включая, кстати, Поволжье. Тем самым они потеряли связь со своими корнями. Дополнительное обстоятельство заключается в том, что советская власть не позволяла еврейской культуре приобрести свое национальное лицо. Иврит был запрещен, национальная культура подвергалась гонениям и часто запретам. Вы можете себе представить какой-либо народ, который на протяжении десятка лет отрезают от его корней — языка и родной культуры? Поэтому в тот момент, когда Россия стала демократической, было очень большое желание вернуться к еврейству, но было крайне мало знания. В то же время на своей исторической родине евреи не только создали, но и укрепили еврейский национальный дом. И по отношению к нему российские евреи — это диаспора. И вот я приезжаю как представитель международной еврейской организации для того, чтобы продолжить и улучшить контакты с местными евреями. Моя позиция была такой: евреи являются неотъемлемой частью общей российской культуры. Я имею в виду многогранную культуру, не только театр, кино, а коды поведения, коды внутренних связей. И для того, чтобы восстановить эту связь евреев со своей историей, культурой, нужно, на мой взгляд, наладить исключительный в своем роде контакт между Россией и Израилем. Вы должны больше узнать о нас, а мы о вас. Ведь, несмотря на все политические веяния, между Россией и Израилем существует особая, неповторимая связь.

— А нет ли в этом противоречия: евреи — часть российской культуры и в то же время основная цель, ради которой и создана ваша организация — помощь в репатриации?

— Тем, кто хочет выехать, мы безусловно помогаем — советом, информацией, поиском родственников, потому что мы — еврейское агентство для Израиля. Но это только часть, один из компонентов нашей деятельности. Одни евреи хотят уехать, другие всю жизнь думают, но не решаются выехать, есть такие, которые просто не хотят уезжать из России. И мы не делаем акцента ни на одной из этих групп российского еврейства. Более того, в последнее время возникла совершенно новая консистенция. Многие семьи российских евреев — полукровки, в Израиле живет несколько сотен тысяч этнических русских, которые переехали туда вместе с семьями. Это самая большая русскоязычная диаспора вне пределов России. Именно поэтому я посвятил весомую часть моей работы диалогу Россия — Израиль.

— Но деятельность еврейских общин, например в Саратове, напоминает скорее закрытые сообщества, о которых и своим узнать непросто, не говоря уже о диалоге двух культур. Как вы это объясняете?

— Абсолютно не согласен с вами. Просто очень много мероприятий проходит в рамках самих общин, и те, кто не принадлежит к ним, об этом не знают. Все это внутренняя деятельность — кружки, изучение языка, никакая публичность здесь и не нужна. Возьмите любую школу, в которой есть кружки: кто о них знает за пределами этой школы?

— Хорошо, вот другой пример: в Саратове на публичных мероприятиях в еврейских общинах редко можно встретить известных в городе евреев. Что это, как не особая ментальность?

— На это я вам ничего сказать не могу, потому что не могу отвечать за всех евреев, возможно, есть и такие. Понимаете, ведь 15 лет после советской власти — это очень короткий период. Вполне возможно, что есть еще люди, которые помнят все запреты и гонения и предпочитают держаться в стороне. Хотя за то время, что я работаю здесь, я вижу, что Россия изменилась коренным образом, но не мне судить, все же я израильтянин, я здесь приезжий. Вы должны спросить у местных евреев, почему они себя так ведут.

— Вы говорите о коренных переменах. А в чем они выражаются, на ваш взгляд как гражданина Израиля?

— Россия сегодня стала страной с открытой инфраструктурой, страной, в которой любая религия, включая иудаизм, может чувствовать себя свободно. Страной, в которой любые национальные образования, общины, в принципе, доступны. Другое дело — их уровень, но они доступны и разрешены. У России появилась свободная связь с Израилем — и физическая, и интеллектуальная. Согласитесь, изменения колоссальные, учитывая, что в период Советского Союза никакой связи не было. Если бы двадцать лет назад вам кто-нибудь сказал о том, что в Саратове откроют Дом Рахель — израильской поэтессы, будут петь ее песни, да вы бы тут же этого человека в ближайшую психушку послали.

— Первый бум репатриации схлынул, вы можете дать свой прогноз, каким путем теперь пойдет российское еврейство?

— В истории очень тяжело делать прогнозы. Допустим, не будет никакого антисемитизма, так, может быть, через несколько лет эти отношения действительно превратятся в диалог культур. Будет антисемитизм — и на ровном месте будем спотыкаться. Сейчас ситуация более-менее стабильная, количество ежегодно выезжающих за рубеж евреев вот уже три года практически не меняется.

— С какими чувствами вы благословляете людей на репатриацию в Израиль, ведь постоянно приходят сообщения о новых терактах?

— Во-первых, я никого не благословляю, люди принимают решение самостоятельно. К сожалению, Израиль — это страна, с которой наши ближайшие соседи еще, мягко говоря, не смирились. Ничего не поделаешь, такова наша судьба. Отъезжающие должны быть готовы к этому.

— Как вы себя чувствуете в условиях все увеличивающейся в России и в мире "моды" на ислам?

— Мы, израильтяне, живем с этим очень много лет.

— В 90-х вы сняли киноантологию "Линия разлома" о взаимоотношении израильтян и палестинцев. Сейчас наблюдается какой-то прогресс в этих отношениях?

— Мы завершили этот проект в то время, когда мирный процесс зашел в тупик, а через три года началась новая интифада, которая сейчас, дай бог, пошла на убыль и, может быть, даже закончилась. Но я уже полтора года в России, и мне трудно объективно оценивать ситуацию в Израиле. Если удастся, я сниму продолжение этого фильма. Поскольку идея была — сделать документальное исследование о мирном процессе. Может быть, мне удастся найти тех же героев и посмотреть на ситуацию через них.

— А как вам, режиссеру, творческому человеку, работается на такой административной должности?

— Это очень тяжелое совмещение. Мой стиль — это стиль убеждения, а не приказа. Честно скажу, как человек искусства я часто принимал слишком мягкие, гуманные, даже чувствительные решения. В то же время замечаю, что в творчестве я стал более нетерпимым, раздражительным, иногда принимаю решение как начальник, что неприемлемо в искусстве. Это два несовместимых начала, и если они уживаются в одной черепной коробке, это не значит, что они уживаются мирно. В то же время мне очень интересно заниматься тем, чем я занимаюсь. Может быть, если бы я отдался на сто процентов искусству, то сделал бы то, что я не успел из-за руководства, а может быть, наоборот. Сейчас я весь в Еврейском агентстве.

— А есть уже моменты, которыми вы гордитесь и можете сказать: "это было сделано за время моей работы"?

— В одном из моих фильмов, посвященных израильской опере, режиссер говорит: "О моем творчестве всегда судят по последнему спектаклю и в любом разговоре запоминаются последние фразы". Несмотря на то, что мой контракт с Агентством скоро закончится, я не хочу пока ставить точку в своей деятельности. Кроме того, как у человека искусства, у меня всегда присутствует недовольство собой.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=12052005101309&oldnumber=297