Официальный сайт
|
|
Анна САФРОНОВА
Первый роман "Рубашка" драматурга Евгения Гришковца мне захотелось прочитать уже потому, что двое известных и неплохих литератора хором сказали, что это — не проза. Дескать, как драматург он еще туда-сюда, а вот прозу бы ему лучше не писать.
Собственно говоря, в "Рубашке" ничего не происходит. Герой (некоренной москвич, архитектор) с утра надевает рубашку, а вечером (точнее, ночью, уже под утро) ее снимает. В промежутке между этими нехитрыми действиями он переживает умеренно острые приключения: встречается с провинциальным другом, успевает разобраться в своих чувствах к любимой женщине, попасть в аварию, посетить несколько баров и ресторан, постричься, разрулить рабочий конфликт, примерно ответить на вопрос о смысле своей работы (в частности) и жизни вообще, познакомиться с неудачливым соперником, потерять перчатки, несколько раз неожиданно заснуть и увидеть "военные" сны…
А дело все в том, что проза Гришковца обладает такой обескураживающей ненатужностью, что, пожалуй, ставит в тупик не только тружеников пера, но и читателя, невычурностью не избалованного. "Разные разговоры, кое-какие приключения, кое-какие воспоминания, кое-какие вставные истории, перетекание героев из бара в ресторан и обратно, таксисты, девушки, автомобильные аварии, тоска, тревога, усталость, счастье, слезы, любовь — жизнь, короче. Жизнь, постигаемая автором с помощью того, что удается ему лучше всего — с помощью поразительно достоверной авторской интонации. <…> "Рубашка" — это, слава богу, ни "роман больших идей", ни "роман воспитания", ни тем более "роман, призванный перевернуть наши представления о жанре". Ничего этого нет и в помине, а есть вполне смиренная попытка хорошего вменяемого артиста попробоваться в новой роли — в роли романиста" (Лев Рубинштейн, "Еженедельный журнал"). Но не все так доброжелательны, как Рубинштейн, а мнения по поводу рубашки носят порой прямо противоположный характер — одним кажется, что это "необязательная" книга ("На самом деле таких легкочитаемых, но необязательных книг про то, как нужно жить на белом свете, должно выходить по пятьдесят в год, но отчего-то до сих пор в наших книжных они появлялись только в виде переводных романов от английских авторов второго ряда" -— Петр Фаворов, "Афиша"); другим же, напротив, кажется, что "Рубашка" — роман важный, глубинный, вовсе не "чтиво" ("Несмотря на то, что автор пытается дистанцироваться от своего персонажа, все, о чем вспоминает герой, — как приехав из провинции, состоялся в Москве, как не любил, а потом полюбил этот город, как боялся возвращаться в прошлое — на малую родину, как мечтал о славе и признании, а потом устал от бесконечной череды лиц, разговоров и собственной востребованности, — все это происходило, разумеется, с самим Гришковцом. Но еще и с сотнями тысяч других: Москва — город приезжих. И потому узнавание читателем самого себя в герое так же неизбежно, как было неизбежным в спектаклях "Как я съел собаку" и "Одновременно". Тираж романа, разумеется, придется неоднократно допечатывать" --Татьяна Демидова, "Ваш досуг").
Самое трогательное, что за одни и те же качества Гришковца то превозносят, но низвергают в геену огненную. "Как же мне невыносимо! Господи!!! Зачем я так влюбился?!!!" — восклицает в один прекрасный момент герой Гришковца, Саша — который, надо сказать, вообще много восклицает (и даже банального троеточия, обозначающего паузу в лирическом монологе Гришковец, увы, не стыдится!). И вот, извольте получить, уважаемый литератор, оценку. Один из экзаменаторов восхищенно ставит "пять" за "исповедальность", второй выводит ехидную двойку за банальность, да еще и указывает автору на место: "Проникновенная повесть для журнала "Юность"". Еще кое-что оттуда же: "Герой Гришковца столь же неприкаян, рефлексивен и влюблен, как какой-нибудь, прости господи, Мураками в угаре потерянного времени. Я не говорю, что один у другого списывает. Нет, оба просто описывают состояние человека, который не находит себе места. Самое обидное, что они не находят себе одного и того же места, и про это место мы давно уже все знаем" -— Ксения Рождественская, "Газета.Ру". В общем, как сказал поэт Герман Лукомников, критиками не избалованный, "поэт в России больше, чем поэт, но меньше, чем литературовед". В общем, Веничку Ерофеева за исповедальность ругать уже непристойно, а вот Гришковца пока еще — можно.
А уж какие противоположные оценки вызвал сам герой Гришковца (альтер эго автора) — до смешного. Если для Андрея Немзера Гришковец просто довольно безобидная разновидность литературного тинейджера, то уж Борис Кузьминский впал (и нас туда позвал) в некий трансцедентальный ужас: "Вслушайтесь в говорок архитектора Саши, кроткого растиньяка, сентиментального плейбоя <…>. Сквозь его конформистские мечтания и милитаристские сны, сквозь романтизм, благородство и инфантильную милоту брезжит социофобия, граничащая с социопатией; синдром Холдена Колфилда, история предыстерии. (Борис Кузьминский, "Русский журнал").
Весь этот веселый коллаж, думаю, убедил читателя, что роман прочитать стоит: не каждая "Рубашка" удостаивается такой критической стирки. Тем более, что вышла только что в свет новая книга Гришковца — повесть "Реки". Повесть эта была написана два года назад, но компьютер с готовым текстом у писателя украли, и он не стал восстанавливать утраченный текст, а написал новый, короче первоначального. Речь в новой книге уже не о Москве, москвичах и приезжих, а о Сибири.
Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=30082005141832&oldnumber=311