Зловещая клоунада одиночества

Екатерина БОГДАНОВА

Камерный моно-спектакль «Одинокий клоун», который прямиком из столицы привезла в наш город региональная культурно-просветительская организация «Альянс Франсез», в понедельник 23 июня собрал на малой сцене Нового ТЮЗа зрителей, неравнодушных к современному искусству.

Думается, что даже если бы театр выделил под представление свою главную площадку и французские артисты согласились бы на ней выступать (поистине трудно представить, как смотрелась бы эта вещь на большой сцене, но…), зал вряд ли бы пустовал. О том, как по-театральному повезло провинции, перед началом спектакля не преминул сообщить зрителям директор «Альянс Франсез–Саратов» господин Жан-Мари Пьери. По его словам, имевшая успех в Москве постановка почти сразу зародила у французов идею спроецировать ее на Саратов. «И мы подумали: а почему бы и нет? – поделился с публикой Жан-Мари. – Я очень рад, что в Саратове удалось сделать такой эксперимент». Так, собственно, коротенькая инсценировка и прибыла в наш город.

К счастью, директор «Альянс Франсез» в своем вступительном слове предусмотрительно предупредил ту часть собравшейся аудитории, для которой сюжет пьесы мог бы стать откровением. Он сообщил, что саратовцам предстоит услышать «довольно резкий текст» и увидеть скорее «молодой», чем «авангардный» современный театр. И то и другое оказалось правдой.

На самом деле, угадать в появлении на сцене, декорированной классическим подобием просоветской школьной парты и ученического стула, взлохмаченной наружности человека в клоунском гриме нечто трагическое (что предполагалось в названии спектакля) с первых минут действа было сложновато. Свой монолог человек начал с утверждений о собственной злой природе, и долго убеждать в этом публику ему не пришлось. Очень живописно герой поведал о своих «невинных», почти хармсовских увлечениях: поймать маленькую девочку, ударить со всей силы об землю и, к примеру, поджарить на костре вместе с разным хламом. А в другой раз сварить из нее похлебку и воспользоваться какой-нибудь острой косточкой для выковыривания остатков трапезы из зубов. «Я злой, злюка я», – для вящей убедительности повторяет персонаж. Помимо виртуальных девочек, на сцене он вживую пытается употребить в пищу какую-то веселящую жидкость из бутылки и стеклянный фужер. Комментарии по поводу прожеванного куска последнего не слишком восторженные: «невкусно и пресновато, не оставляет старый привкус крови».

Однако не стоит думать, что пьеса сплошь состоит из страшилок. Главный (и единственный) герой, скорее, комичен и жалок, нежели ужасен. К примеру, он может долго искать и пытаться вытащить собственные ноги из-под стола, а, разыскав-таки непослушные конечности, примотать к ним роликовые коньки скотчем – причем, не перерезая ленты (кататься на роликах, даже стоять на них, он, естественно, не умеет). Или, например, с выражением декламировать собственные стихи следующего содержания: «Ни фига – ни фига – ни фига себе».

Страшен он лишь в одном – в полной непредсказуемости своих поступков. Признаюсь честно: сидя не в первых рядах, а почти на галерке, я впервые за всю мою историю посещения театров искренне порадовалась этому обстоятельству. Находясь в непосредственной близости с персонажем, громогласно сокрушавшемся о том, что до сих пор, несмотря на все свои старания (а уж они были продемонстрированы на сцене весьма убедительно), никак не сломал себе челюсть или, на худой конец, не вывихнул позвонок, я чувствовала бы себя, мягко говоря, неуютно. Тем более что ближе к концу спектакля – специально или нет – актер все-таки повалился на ближайших к нему зрителей. До этого он преимущественно концентрировался на мебели, производя на ней прыжки, пиная ее и извлекая скребущие звуки. В ходе эдакой проверки на прочность стул не выдержал и потерял седалище, только после чего и был оставлен в относительном покое. Но особенно понравилось зрителям хоть и явно преднамеренное, но очень живенькое бегство со сцены девушки-переводчицы, на скромный угол которой нетвердо стоящий на роликах клоун покусился уже под конец пьесы.

По окончании непродолжительного действа публика расходилась по большей части с восторженными эмоциями. И дело не только в тесном переплетении французского и русского мироощущений. Наверное, герой мог бы даже не говорить залу о том, как он одинок. Кажущиеся уродливыми внешне, но граничащие с избранничеством и гениальностью абсолютная неприспособленность к окружающей жизни, непохожесть на других и обостренное восприятие действительности русскому зрителю, как никому другому, всегда были близки и понятны. И эта истина лишний раз себя подтвердила.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=2072008153230&oldnumber=449