ДАРмовые родственники

Виктория САТЧЕНКО

Далеко не у всех детей хватает терпения дождаться смерти родителей, чтобы завладеть заманчивым наследством. Увы, сюжет, который обрисовал еще Шекспир, своей актуальности никогда не терял, и трагические порой истории пожилых людей, не находящих понимания в собственных семьях, – лишнее тому подтверждение. Два года назад печальная участь короля Лира постигла девяностолетнюю женщину, выдворенную из дома дочерью и внучкой.

Изгоем в собственном, а точнее – из собственного, нажитого с супругом и построенного сыном частного дома в поселке Октябрьский, пожилая Антонина Кузьминична Уткина сделалась сама того не желая. Дожив до преклонного уже возраста, опасаясь, что не сможет ухаживать за собой сама, а, кроме того, имея на руках супруга-инвалида, страдающего психическим расстройством, однажды женщина поддалась на уговоры внучки и дочери, обещавших уход и заботу, и подписала дарственную – разумеется, в пользу обеих родственниц. Надо сказать, что, склонив мать к этому шагу, Нина Мишина не помелочилась. И убедила старушку отписать ей и дочери Ольге Константиновой полностью родительский дом, а в придачу немаленький земельный участок, на котором пожилая женщина до последнего возделывала овощи и выращивала цветы.

Как это обычно бывает, родственнички посадили сговорчивых стариков в машину и быстрехонько отвезли прямиком к нотариусу. А там Уткины, не глядя, поставили свои подписи в нужных местах. Антонина Кузьминична – под договором дарения, а Иван Никитович – под формулировкой, выражающей согласие на осуществляемую сделку.

Что произошло в тот день, семнадцатого мая 2005 года, никто из них, казалось, не понял. Вернувшись домой, пожилая пара не решилась рассказать о случившемся сыну и продолжала жить, как жила – еще целых четыре года. Со временем посещение нотариуса ими подзабылось, и в разговоре между собой старики даже строили планы о продаже своего жилья: квартира все же требует меньших хлопот по хозяйству, чем частный дом, а здоровье Антонины Кузьминичны было уже не тем, что раньше…

Но у каждого факта есть своя предыстория; не обошлось без нее и здесь. Дом № 21 появился на участке земли по улице 8-я линия не просто так. В начале семидесятых его, при помощи родного завода, отстроил на приобретенном родителями наделе Владимир Уткин, первенец и единственный сын Антонины Кузьминичны и Ивана Никитовича. Еще с четырнадцати лет, заканчивая параллельно школу, юноша подался на работу в заводские цеха. Начальство сразу его отметило, поставило очень неплохую по тем временам зарплату, и очень скоро Уткин-младший стал приносить домой денег больше, чем зарабатывали вместе оба его родителя. Вскоре зашла речь о женитьбе, молодым, естественно, понадобилось свое жилье, и на семейном совете было решено, что на имевшемся участке земли (тогда на нем располагалась дышащая на ладан деревянная развалюха) вырастет новый большой дом на две семьи.

Впрочем, все было не совсем так. Идею о строительстве дома молодому и успешному работнику Володе Уткину подбросило заводское начальство. Оно-то и помогло и материалами, и техникой, и людьми. Да и из самого молодого человека строитель оказался хоть куда. Просторное родовое гнездо, под одной крышей, но с двумя разными входами, было построено быстро. На одной его половине поселились родители и младшая Нина, на другой – Владимир с молодой женой. Впоследствии, как водится, появились на свет и внуки…

К сожалению, семейной идиллии у Уткиных так и не получилось. В 1968 году медики признали у Ивана Никитовича тяжелое и страшное заболевание – шизофрению. Без лечения оно прогрессировало, поэтому глава семейства встал под наблюдение психиатра и первое время регулярно госпитализировался, а дома принимал лекарства в соответствии с назначениями врача. В этом ему терпеливо помогала его супруга. Правда, только до той поры, пока сама, в силу преклонного возраста, не стала чувствовать себя плохо.

Иван Никитович же отказаться от медицинских снадобий был только рад. Как и всякий душевнобольной, он мнил себя абсолютно здоровым и забросил лечение на целых пятнадцать лет. Болезнь за это время лишь прогрессировала, в чем неоднократно убеждались не только близкие родственники пожилого человека, но и все те, с кем он, волею случая, пересекался – в основном, соседи. Словоохотливостью больной не отличался, но иногда, в приступе красноречия, мог завести беседу с собеседником по ту сторону забора. Вот только предсказать исход такого общения не взялся бы никто. Все эти «задушевные» разговоры впоследствии всплывут на суде. Так же, как и уверения дочери, Нины Мишиной, в том, что ее отец здоров. Переубедить ее, перебравшуюся в собственную квартиру и давно не жившую под одной крышей с отцом, не смогли ни частая смена настроения пожилого человека, ни его внезапные приступы агрессии по отношению к жене, ни бредовые навязчивые идеи о том, что домашние хотят его отравить и что он «государственный преступник, выдал государственную тайну» и будет посажен в тюрьму». Да что говорить, бывало всякое, как и в любой семье, на которую нежданно-негаданно сваливается непростой груз по уходу за душевнобольным.

Зажившая самостоятельной жизнью, подавшаяся в торговлю дочь своим вниманием родителей не баловала, но о состоянии отца, конечно же, знала. Не могла не знать, ведь ни отец, ни мать не делали тайны из своих визитов к лечащему врачу. Да и сами врачи к Уткиным захаживали.

Отношения в семье обострились весной 2009 года, когда с неутешительным диагнозом «камни в почках» в больницу экстренно слегла Антонина Кузьминична. Дочь не соизволила навестить престарелую пациентку 8-й горбольницы ни разу, вокруг пожилой женщины хлопотали лишь сын со снохой. И та, растрогавшись, рассказала сыну про тайну, которую хранила все четыре года.

В регпалате, куда тут же обратился сраженный известием Владимир, страшная правда подтвердилась. По словам Уткина, пронырливая сестрица не раз осуществляла махинации с родительскими деньгами и даже дважды склоняла мать к составлению завещания. В те редкие разы, когда старики принимали у себя городскую гостью, встреча обычно заканчивалась выяснением отношений: сестра неизменно переводила разговор на тему родительских накоплений. И все же за дом отца и матери Владимир не беспокоился. Он знал, что подпись психически нездорового человека не будет иметь юридической силы ни под каким документом. Однако он ошибался. Или недооценивал изобретательность своих сестры и племянницы.

Следствием этого стало обращение Владимира Уткина в районный Октябрьский суд.

Так начинается вторая часть этой печальной эпопеи – судебная. Нюансы саратовского судопроизводства знакомы многим, но Уткин всерьез столкнулся с этой системой впервые и был, мягко говоря, изумлен. Поначалу его иск к Мишиной и Константиновой даже не хотели брать в производство, поскольку сроки давности по оспариванию совершенной Уткиной сделки были грубо нарушены. Как ни парадоксально, но Владимиру долго не удавалось убедить суд в том, что с иском он обратился сразу, как только узнал про существование дарственной. В потянувшейся затем череде судебных процессов в районном и областном судах сторону Владимира поддержала и старушка-мать, от имени одного из истцов потребовавшая признать когда-то совершенную сделку ничтожной. Конечно, это случилось не сразу, а через какое-то время по выписке ее из больницы. Просто за время своего пребывания сначала в реанимации, а после в палате общей терапии женщина окончательно разуверилась в правдивости обещаний, в свое время данных ей дочерью и внучкой. Самой усердной сиделкой при перенесшей тяжелейшую операцию по удалению камней в почках Антонине Кузьминичне, как ни странно, оказалась... ее сноха. За все время дочь в палату даже не заглянула.

Впоследствии точно так же она повела себя и с беспомощным старым отцом. Стараниями Мишиной умирать ему пришлось в одиночестве, на больничной койке. Но к чему было церемониться со стариками, имущество которых в виде добротного четырехкомнатного дома с огородом, гаражом, погребом и сараем им уже не принадлежало? Кстати, речь шла примерно о двухсот пятидесяти тысячах рублей – по тем временам деньгах очень даже приличных. Все, что скопили на старости лет старики, все, что помог им обрести сын, благодаря одному-единственному росчерку на бумаге перешло в собственность родных, но, по сути, чужих людей. Не постеснявшихся выгнать старушку на улицу, когда та осталась совсем одна. Но ведь никаких особых обязательств одаряемых по отношению к дарителю в договоре прописано не было.

(Продолжение следует)

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=26012012125936&oldnumber=605