Официальный сайт
|
|
Александр ДАВИДЕНКО
В стенах музея имени А.Н. Радищева (пусть и вдоль лестниц, а не в основных залах) открылась выставка саратовского художника Нурали Шафеева. Надо сразу сказать, что он ничуть не хуже, а в чем-то даже лучше, многих художников, ориентированных на неприхотливого, массового покупателя, а также иных выставлявшихся здесь ранее.
Судя по «мыльному» варианту ложноимпрессионистической работы «Летний этюд. 1986 г.», по неудачному, фиолетовому подражанию И. Грабарю («Солнечный день. 1998 г.»), пробе в стиле «позднего» А. Куинджи («Дом охотника. 1988 г.» – вполне качественная попытка), цветовика из Н. Шафеева все же не получилось. Работать же в традиционной для русской живописи второй половины Х1Х века (как было справедливо замечено во вступительной речи Е. Водоносом) манере, без каких бы то ни было качественных особенностей («Весенний мотив. 1997 г.»), видимо, не хотелось. Оставалось одно – идти в массы, т. е. добиваться признания у неискушенной публики, которая видит и принимает нарочитую экспрессию мазка, но не замечает общую морфологическую вялость материальных знаков.
Подобный язык не только доступен пониманию потенциальных покупателей, но и возбуждает в них чувство (обманчивое) сопричастности «нетрадиционному фигуративу». Эта «пластилиновая» живопись с расчетливо трансформированной предметностью становится символом не творческого начала, а лукавого ремесленничества. Даже в небольших этюдах, где, казалось бы, естественно освобождение от примет «сделанности», они проявляются почти в той же мере, что говорит о несвободе художника от отягощающего норматива. Эти мазки как будто демонстрируют свою живописную функцию, но – как будто выполняя, по сути, исключительно функцию иконической детали, т. е. формируя образ, создающий изображение. Их живописный характер, то, что позволяет «увидеть живописную материю, которой манипулирует художник, – непроницаемую для взора, но очевидную саму по себе, ослепляющую эффектом своего присутствия» (Д. Арасс «Деталь в живописи»), у Н. Шафеева сведена к минимуму.
Однообразное, схематичное использование пластического приема с якобы энергичным мазком быстро утомляет, вызывая разочарование поверхностностью. Тут уж не до «манипуляций», тем более, не до «ослепляющего эффекта». Подобные решения не позволяют создавать «живые» работы, в которых чувствуется напор ветра, высота небес и сложность структуры облаков, упругость волн, дыхание и энергия роста деревьев.
Те немногочисленные работы («На Волге после грозы. 2006 г.», «Волга в сентябре. 2008 г.», «Закат на Волге. 2011 г.», «Залив Волги. 2011 г.»), в которых «прощупывается пульс», теплится искренняя эмоция, лишь усиливают огорчение при виде осознанной замены творчества ремесленничеством. Нельзя не заметить, что различные состояния неба, его «настроения», что наглядно демонстрируют перечисленные работы, передаются художником гораздо лучше, нежели состояния воды или фактура берега. Возможно, этим также объясняется та показная грубоватость, с которой Н. Шафеев пишет эти более тяжелые фракции окружающей нас материи.
Сегодня нельзя без иронии относиться к позиции Э. Лиотара (швейцарский художник XVIII века, одна из его картин – «Прекрасная шоколадница» – в Дрезденской картинной галерее), закрепленной в «Трактате о принципах и правилах живописи», утверждавшего, что откровенный мазок говорит об «уродливой и грубой манере письма, обусловленной нетерпеливостью, материальным интересом и невежеством», но глядя на работы Н. Шафеева, понимаешь, что приведенное высказывание, несправедливое в целом, иногда оказывается верным в частностях.
Но монотонность пластического приема – не единственное, что огорчает на этой выставке. Даже в случаях, когда активность мазка снижена, а живописная поверхность разработана более тщательно, не удается избавиться от ощущения аппликативности основных элементов композиции; они словно наложены на искусственный фон без особого согласования. Это становится результатом отсутствия гармоничного увязывания планов, которые, конечно же, обозначаются либо «размазанностью», которая и воспринимается не как сфумато, а именно как размазанность (воздуха просто нет), либо масштабированием. Причем во втором случае эффект «безвоздушности» выражен наиболее резко, планы лишены зазоров, одни декорации наложены на другие без каких-либо промежутков.
Не вызывает восторга и помпезный «Портрет Столыпина П.А. 2011 г.»: сухой, фотографичный монумент «спасителя России» все также аппликативно наложен на фон, перегруженный деталями-символами. Живописи здесь, опять же, нет никакой, лишь грубый, неумелый рисунок, дополненный простой раскраской. Заказному чиновничьему портрету этот холст, наверное, соответствует, но показывать его в художественном музее, значит путать начальственный кабинет с «храмом искусства».
Работники музея в своей выставочной деятельности оказались в «патовой» ситуации: не замечать творчество сегодняшних художников Саратова нельзя, а действительно интересных среди них не так много, чтобы обеспечить не только частую сменяемость экспозиций, но и их качество. Ведь мелькание одних и тех же имен с демонстрацией одних и тех же материалов тоже не выход. Может быть, не частить? Положению музейщиков не позавидуешь.
Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=16082012001918&oldnumber=626