Мы придем на край земли!

Прибайкалье – культурный центр Сибири

Юрий ЧЕРНЫШОВ

Прошу прощения за увлеченность краем, который описываю. Только этим можно объяснить то, что до сих пор не вернулся к теме, обещанной еще в статье «Культурная «аномалия» Прибайкалья (№ 32, 11.10.2012). В ней я пообещал описать место, которое для меня представляется настоящей загадкой. Пришло время вернуться к обещанию. Напомню, о чем шла речь. В статье я коснулся замечательного культурного явления – журнала «Тальцы», издаваемого одноименным Архитектурно-этнографическим музеем под открытым небом «Тальцы».

(Продолжение. Начало см. в №№ 26 (628)–33 (634), 37 (639), 38 (640)

Тогда я написал: «Тальцы и «Тальцы» – явления всероссийские, я бы обобщил – явление выдающиеся. То есть вместе – уникальное явление российской культуры, рожденное энергетикой Прибайкалья. А потому, по совокупности перечисленных признаков, я занес его в свой личный перечень аномальных мест России на одно из первых мест в разделе «Историко-краеведческая жизнь России». И, конечно, «базой» для сравнения для меня послужил Саратов. Ибо, если то, что делается в Саратове в этом плане, – нормально, то Тальцы и «Тальцы», несомненно, аномально. Если же дело обстоит наоборот и Тальцы – явление нормальное и обыкновенное среди тех, что должны совершаться для людей (как хотелось бы так думать!), то Саратов – очевидная аномалия по сравнению с нормой. Чтобы подчеркнуть это различие, назову статью из журнала, автором которой является Любовь Скрипкина, зав. научно-методическим отделом Государственного Исторического музея (Москва): «Роль нового гуманитарного знания для создания и проектирования экспозиций историко-краеведческих музеев» («Тальцы», № 2 (9), 2000).

Обратили внимание на год? Двухтысячный! Саратов в то время находился относительно данной проблематики в глубоком средневековье. Далеко ли он продвинулся сейчас? Да и на какой базе ему продвигаться? Историко-этнографического музея под открытым небом нет, хотя база для него имеется. Это, по моему мнению, – Увек. У нас же есть лишь Национальная деревня на Соколовой горе, но это всего лишь карнавальное приложение к культурной политике областной власти. Не более. И это «карнавальное приложение» не идет ни в какое сравнение с Архитектурно-историческим музеем Тальцы. О нем рассказ – в следующем очерке».

Вот об этом музее сейчас и пойдет речь. С коротким предисловием.

О прохиндействе

Мы как-то не заметили, что все чаще наши интересы, и только меркантильные, начинают сосредотачиваться вокруг проблем, связанных с Прибайкальем и Дальним Востоком. Эти наши интересы, смею засвидетельствовать, проявляются гораздо сильнее, чем интересы наших отдаленных окраин России в отношении центральной России. То есть людям, живущим в этих отдаленных краях, грубо говоря, плевать на то, что делается в Центре. Да и что там может быть интересно им? Коррупция высокопоставленных чиновников? Это они чувствуют по «великим стройкам капитализма» (см. статью в № 33 «Культурная аномалия России»). Коррупция на всех уровнях? Так в центральной России надо еще поискать такое, как на ее отдаленных территориях. Скажем, взрывы на дальневосточных воинских складах, которые еще недавно грохотали, как автоматные очереди… Вы думаете, что хоть кто-нибудь понимает это иначе, чем оригинальный способ распродажи воинского имущества?

Прохиндейству наперекор

Статус Тальцов – «волостное село». И этот статус подтверждает деревянная Спасская проезжая башня Илимского острога 1667 года – с российским гербом наверху, будто вросшая в землю аж с XVII века! С пушками и пищалями! Подлинная! Под стать ей и деревянная Казанская часовня 1679 года. И тоже – подлинная! А также, разумеется, волостное правление. С царским портретом над столом, напольными часам в рост человека, с иконой в углу и чайным уголком для писарей, вроде «буфета». Хоть справку получай, что побывал ты в самом что ни на есть волостном селе Тальцы тысяча семьсот какого-то года.

Есть в селе и «производственные промыслы»: каскад водяных мукомольных мельниц. Есть кузня художественной ковки. Да какой! Путин посетил и засвидетельствовал свое участие в ковке в качестве подмастерья! Имеются в селе берестяной промысел, гончарная мастерская и промысел глиняной фирменной тальцинской игрушки. Даже ювелирная мастерская наличествует! А еще развито ткачество и выделка мехов. Вот они, шкуры – будто только что после выделки развешаны для просушки под обширнейшими навесами в усадьбах крестьян.

У тех, которые побогаче, у них не просто избы и двор, а именно – усадьба. То-то загляденье, эти сибирские усадьбы! Такова усадьба городового казака. Народишко, который победнее, тот и строится поскромнее, и селится кучнее. Вот она – целая улица, заселенная такими крестьянами. Так и называется – «деревня малодворка». Несколько скромных дворов, прижавшихся друг к другу по одну сторону вдоль единственной улицы – вот и вся деревня. Сиротливо, да мудро. При таком расположении дорогу не заносит снегом. Упаси боже, чтобы между дворами образовались бы прогалы. Вот тут-то метель и наметет сугробы между домами через всю улицу. И превратится улица-дорога в застывшее снежное бурное море – ни проехать, ни пройти.

От амвона до погоста

А как же можно, чтобы волостное село, да без церкви? Конечно, есть и церковь (а не только часовня), и можно даже заглянуть в гости к псаломщику церкви. Только тем и отличается его усадьба, что большим, чем в избе простого крестьянина, обилием икон. Около церкви мирно лежит и перебирает губами белый верблюд: должно быть, буряты или монголы приехали на рынок, да забежали в чайную, что рядом. Рынок богатый. Все, чем промышляет село, – все идет и на продажу или обмен. Конечно, при церкви и церковно-приходская школа имеется, а при волостном правлении – «холодная» для провинившихся, со всем набором атрибутов для наказания – от кандалов до колоды с цепью. Ну, а где церковь, там и кабак, поскольку, как заметил поэт, на Руси «ничего не свято». Называется – трактир. И все, что должно быть в трактире, то оно и есть. Сбитень – 35 рублей порция, блины с красной икрой – 50 рублей. Щи, каши, пирожки, – благодать.

У села есть и пригороды: бурятский рыболовный улус-летник, а также тафаларское и эвенкийские стойбища. Разделяет их покосная заимка. Буряты, эвенки и тафалары (карагасы) – коренные народности Прибайкалья. Об их быте, особенностях жизни, верованиях рассказывают и стойбища, и комплекс эвенкийских захоронений, и «Юрта молодой семьи», и «Юрта шамана».

Но не все здесь крестьянствуют. Вот и «рабочий класс» зарождается, может, даже «всемирную революцию» задумывает. А между «задумками» варит стекло и занимается изготовлением стеклянной посуды. Сейчас, правда, забросили это дело. Но другие умные мужики то производство раскопали, много разных фигурных стеклышек насобирали, да и устроили целую выставку изделий этого древнего производства. Сейчас, говорят, каждое такое стеклышко на вес золота стоит – раритет!

Далеко славится село! И «царственный» подарок в селе имеется – «традиционная», белая с золотом, монгольская юрта, подаренная правительством Монгольской Республики. Похоже, что «с правительственного же плеча». Но не это народно-правительственное жилище является шедевром строений села. На мой взгляд, совершенно естественный атрибут всякого села – сгоревшая изба. И в волостном селе не обошлось без пожара. О чем и свидетельствует остов избы погорельца. Да только этот остов почти целиком – кованный из железа. Кроме отдельных соединительных элементов, говорящих о том, что это все-таки деревянная изба (потому и погорела), все в останках избы и вокруг нее – из кованого железа. Самовар. Бочка. Печь. Лапти 48-го размера. Фото Путина, подвязавшего кузнечный фартук, приютившееся в углу рядом с иконой – тоже в кованной железной рамке, как, впрочем, и икона.

Зарастает погорелое место подсолнухами (кованными), дико орет кот (кованный!), «жареный петух», взобравшийся на остатки конька, и тот – кованный! Не пожарище, а произведение искусства! Чего же не хватает для полноты ощущения? Музыки? Так есть и она. Вон раздается из крайней усадьбы. То заезжая (из Подмосковья!) бард-певица Елена Вяткина исполняет народные песни и наигрыши собственного сочинения под собственное же сопровождение на бандуре. Достойное завершение погружения в старину.

Четыре часа пролетели как один миг. И думаете это все? Увы, «все» – это когда придется отправиться в последний путь. И без этого скорбного место не обошлось село, как не обошлось никакое другое поселение, где бы оно ни находилось, хоть в Москве, на Красной площади. Уже на выходе провожает посетителей сельское кладбище печальной коллекцией деревянных крестов и надгробий при деревянной же кладбищенской часовне.

Вот это и есть «волостное село» Тальцы – почти живущее обычной, хотя и виртуальной жизнью реального села. Оно же – уникальнейший Архитектурно-этно-графический музей, равного которому лично я в России не встречал. Да и вряд ли можно встретить. Потому что для этого, сдается, нужно перевести туда, где хочется увидеть такое, тех самых прибайкальцев-сибиряков, что устроили это чудо у Байкала – Тальцы. И таких, как прибайкальский писатель Анатолий Байбародин, который так восхитился увиденным, что написал «лирический этюд из музея «Тальцы» с такими проникновенными строками: «Не ветшая, а точно в насмешку над всем новодельным, что быстро портится и ломается, в доказательство своих преимуществ перед нынешним людским жильем, – могучие, вековые избы мудро и спокойно, пусть даже с погостовой отрешенностью от жизни, стоят на высоком ангарском берегу, словно уже пустив в него свои каменеющие, лиственничные коренья. И вот уже такое, может быть, обманчивое впечатление, что будто и не складывали их тут, а будто они, матерые избы, сами вырастали, как вырастают могучие листвени, обхватистые, гудящие сосны».

А мы все носимся с идеей: Укек, Увек… Так и просится в рифму: «тому уж скоро будет век»!

(Окончание следует)

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=6122012142356&oldnumber=641